"Бруно Бауэр: блеск и нищета немецкой философии" | Архимандрит Августин

В безрелигиозной советской России был своеобразный «знаковый пароль». Достаточно было в разговоре упомянуть про Ахматову, Цветаеву, Мандельштама, Пастернака, как собеседники определяли свое место в системе «свой – чужой».

БРУНО БАУЭР:  блеск и нищета немецкой философии

В безрелигиозной советской России был своеобразный «знаковый пароль». Достаточно было в разговоре упомянуть про Ахматову, Цветаеву, Мандельштама, Пастернака, как собеседники определяли свое место в системе «свой – чужой». В постсоветской, воцерковляющейся России, сложилась новая знаковая система. Чтобы продемонстрировать свои либеральные взгляды в богословской сфере, необходимо знать четыре «Б» - это Барт, Бультман, Бруннер, Бонхеффер (а также «примкнувший к ним» Тиллих).  Это век двадцатый. Но в позапрошлом, ХIХ столетии, широчайшей известностью пользовались еще два «Б», почти однофамильцы – Баур и Бауэр. Именно о них до хрипоты спорили в русских студенческих кружках – как в университетах, так и в Духовных академиях. А в Берлинском университете лекции Бауэра о пророке Исаии слушал молоденький Карл Маркс, тот самый…

Бруно Бауэр родом из Тюрингии. Его отец был художником по фарфору в Эйзенберге. От второго брака имел четырех сыновей. Бруно — второй, родился 6 сентября 1809 г. Шести лет был отдан в Шарлоттенбургскую школу.  Учился в гимназии Ф. Вильгельма в Берлине. Директор гимназии отмечал в своих воспоминаниях, что Бруно был очень способным и «понимал больше всех». Уже здесь, в гимназии, Бруно увлекся античной философией. Отец хотел видеть сына священником, мать была против. «Бруно должен сесть в кабинете и писать», — говорила она. В 1830 г. стало ясно, что надежда отца не сбывается. А через два года мать имела все основания торжествовать: сын разработал обширную программу историко-религиозных исследований...

В 1828 г. Бруно — студент богословского факультета в Берлине. Четыре года помимо теологии он изучает философию Спинозы, Канта, Фихте. Большое значение для его развития  имели работы и лекции Гегеля. «Только лекции Гегеля,— писал позже Бауэр, — меня захватили и, казалось, сообщали мне такую простую истину, что я не слушаю ничего иного...»

Студент считал, что в них содержится призыв к устранению крайностей схоластики. Обнаружив в процессе изучения теологии некоторые противоречия в содержании религиозных догм, Бауэр говорит о несоответствии субъективного  мышления христианскому учению: параллельно развитию религиозной идеи наблюдается разрушительный процесс развития разума против этой «твердыни». Скоро он открыто демонстрирует свое несогласие не только с теологией, но и с государством и Церковью: Бруно не собирается сдавать церковные экзамены, чтобы не получать сана пастора. Он также не пишет при окончании университета необходимой дипломной работы по теологии. Поэтому Шлейермахер был противником того, чтобы Бруно выдали диплом об окончании университета. Но спустя некоторое время знаменитый  богослов умирает, а через два года после университета Бруно успешно защищает диссертацию по теологии. В качестве приват-доцента он с 1834-го по 1838 г. читает лекции по истории теологии в Берлинском университете. Молодой Карл Маркс слушал лекцию Бауэра, посвященную пророку Исаии.

В ранний период своей деятельности Бауэр был приверженцем «ортодоксального» направления («правого» крыла гегельянской школы). Старогегельянцы уловили бунтарский дух молодого Бауэра и называли его «Робеспьером теологии». Вначале Бауэр критикует вышедшую в 1835 г. книгу Д. Штрауса «Жизнь Иисуса» с точки зрения гегелевской философии. Штраусовскую теорию мифического происхождения христианства Бауэр рассматривал как замаскированную апологетику официального христианства, ибо непосредственный смысл многих символов религии Штраус заменяет опосредованным.

Христианское учение о Святом Духе Бауэр подменяет понятием «бесконечное самосознание».  Бауэр пишет: «...религия понимается в форме субстанциального отношения и как диалектика, в которой индивидуальный дух  приносит себя в жертву всеобщему, имеющему силу над ним в качестве субстанции, или, как чаще говорится, в качестве абсолютной идеи». Бауэр использует понятия Гегеля в критике Штрауса, определяя религиозные источники как результат сознательного творчества христианских авторов. В последующих работах Бауэр подвергал сомнению историчность Христа:  «На вопрос, которым так много занималось наше время, именно вопрос, был ли Иисус историческим Христом, мы ответили, показав, что все, чем был исторический Христос, что говорится о Нем, что мы знаем о Нем, принадлежит миру представления, а именно христианского представления и, следовательно, не имеет никакого отношения к человеку, принадлежащему действительному миру. Ответ на вопрос такой, что он навеки вечные перечеркивает сам вопрос».

В гиперкритических выводах Бауэр зашел особенно далеко: в своей «Критике Евангелий» (1850–52 гг.) он отрицал само существование исторического Иисуса, объясняя происхождение христианства из мира греко-римской мысли, Филона, Сенеки и гностицизма.

«Критика» Бауэра пытается поставить под сомнение основы христианского вероучения. Бауэр  отвергает боговдохновенность Священного Писания: «Все равно как отвечать на вопрос – записана ли евангельская история  по вдохновению Святого Духа или же евангельская история сложилась в традиции». Поэтому  объектом «критики» становится не только штраусовская форма истории христианства, но и ее содержание. Бауэровская критика Иоанновой традиции (Евангелие и послания) и синоптиков в основном была спекулятивной, не учитывающей реального религиозного сознания, за что, в частности, Штраус обвинял его в «полной неосведомленности, что такое критика».

Бауэр состоял приват-доцентом Берлинского университета с 1834 по       1838 гг. и Боннского университета – с 1839 по 1842 гг. После своего переезда в Бонн он примкнул к «крайне левому» гегельянству. Консервативные традиции боннского теологического факультета были неприемлемы для Бауэра. 11 декабря 1839 г. он пишет К. Марксу: «Когда я с моим берлинским опытом смотрю на здешний университет, в особенности на теологический факультет, а потом на эти жалкие защиты докторских диссертаций в Берлине, то Пруссия мне кажется созданной для того, чтобы двигаться вперед с помощью иенских битв».

Руководители теологического факультета в Бонне – Нитуш, Блек и Зак — считали своим духовным учителем умершего в 1834 г. Шлейермахера. Университет вообще считался «шлейермахеровским факультетом» Пруссии. А когда богословам стал ясен смысл разрушительной критики Бауэром религии и Церкви, то положение его стало очень трудным: его называли радикальным антитеологом. Постепенно его лекции все реже посещались студентами. Вот отрывок из письма Бауэра к Карлу Марксу 11 декабря 1839 г. о реакции студентов и профессоров на его лекции: «...Я слышал, что мои лекции, объявленные на лето («Жизнь Иисуса» и «Критика четвертого Евангелия») среди здешних профессоров вызвали священный ужас, особенно скандальной им кажется «Критика»; я также слышал, что многие студенты высказывались против некоторых мужей, и меня как гегельянца они не могут слушать, поскольку они будущие священники, то есть они хотят apriori закрыть передо мной двери, но я как-нибудь это преодолею и так зазвоню в колокола критики, что они сбегутся хотя бы уж из страха».

Постепенно Бауэр становится на позиции безрелигиозной, секулярной философии. Прежний министр по делам культа и просвещения К. Альтенштейн вместе со своим доверенным И. Шульце оставались верными философии Гегеля. Они были на стороне Бауэра и могли решиться при старом короле утвердить Бауэра в должности профессора. Но и король, и министр скончались в 1840 г. После этого Бауэр находит на факультете покровителя в лице старого профессора И. Аугусти, который с 1819 г. читал лекции по христианской археологии в Боннском университете и был противником Шлейермахера. Смерть Аугусти 28 апреля 1841 г. лишала Бауэра надежды на получение должности про-фессора.

8 октября 1840 г., в конце своих летних каникул в Шарлоттенбурге, Бауэр представил в Министерство народного образования и культов «первый ультиматум» через куратора в Бонне. К письму он приложил сочинение «Критика евангельской истории Иоанна» как свидетельство своего постоянного философского развития. Он просит «освободить его от стесненного существования в качестве приват-доцента». Однако министр отказывает Бауэру. Более того, его обвиняют в том, что он «не избрал своей специальностью церковную историю» и ни в чем не способствует развитию ее, а также в том, что теологические исследования его «не созвучны» содержанию теологии, в связи с чем факультет теряет свое «столь благословенное единство».

Однако Бауэр  посылает «второй ультиматум» с приложением нового сочинения: «Евангельская и земельная церковь Пруссии и наука» (реакция факультетских теологов на эту работу была отрицательной).  Бауэр обращается к новому министру — бывшему другу  Шлейермахера Эйхгорну с той же просьбой. Вместо должности Бауэр получает денежную поддержку в сумме 300 талеров как аванс за работу по исследованию истории Церкви. Он, наконец, соглашается на  «нейтральную область преподавания» — «читать только историю Церкви», но начинается процесс отстранения его от всякой деятельности в университете.

Кризис положения Бауэра привлек внимание старогегельянца Ф. Мархейнеке. В письме к министру 9 декабря он настоятельно просит поддержать просьбу Бауэра. И уже 10 декабря Бауэру сообщили, что министр просвещения удовлетворил его просьбу.

Однако изданный  тогда же циркуляр министра включал в итоге требование к теологическим факультетам учесть при оценке сочинений Бауэра, какую позицию занимает автор по отношению к христианству и может ли быть ему предо-ставлено lecentia docentia (право преподавать). Большинство университетов, в особенности их теологические факультеты, высказались за свободу преподавания, но не в пользу Бауэра. Вышла анонимная работа «Бруно Бауэр и протестантская свобода. Политический вотум» (Лейпциг, 1842). Ее автор на первых же страницах говорит: «Надо вообще подтвердить допустимость и необходимость свободного исследования в области теологии — науке о Божестве. Если свобода исследования будет продолжаться, то протестантизм, как и христианство, потеряет свою убедительность». 

«Дело Бауэра» вскоре было завершено. В то время, когда Бауэр находился в Берлине (осенью 1841 г.), здесь было устроено небольшое торжество в честь либерального ученого-правоведа и публициста из Гейдельберга — В. Велькера. Велькер значился в баденском парламенте оратором либералов, он вместе с фон Роттеком издавал с 1837 г. «Staats-Lexikon». 28 сентября Бауэр стал участником этого торжества, которое носило характер либеральной демонстрации. А 14 октября Ф. Вильгельм IV в ответе министру внутренних дел фон Рохову одобрил его предложение наказать в судебном или политическом порядке перечисленных им участников демонстрации. Ответ короля заканчивался решительным отказом терпеть «таких тенденциозных индивидуумов в своей столице без серьезных на то оснований». Упоминалось и имя Бауэра как «одного из указанных участников, имеющих только временное разрешение на пребывание в Берлине». В этом же распоряжении король требовал от Эйхгорна «позаботиться о том, чтобы д-р Бауэр не вернулся на должность приват-доцента в Бонне», но... соблюсти при этом все формальности. После того как Боннский университет осудил критические высказывания Бауэра, прусский министр Эйхгорн предложил ему выйти в отставку при условии выплаты соответствующей суммы.

Итогом всего стало постановление Верховного совета под председательством короля. Оно гласило, что Бауэр отрешен от должности доцента с марта 1842 г. за атеизм и либерально-оппозиционные выступления. Это несколько отрезвило и Маркса: он мечтал о кафедре философии, но отказался от этой мысли под впечатлением удаления Бауэра из университета за вольномыслие. (История показала, что лидерами революции в России стали маргиналы, исключенные из учебных заведений: Ульянов, Джугашвили).

В своем письме Марксу (из Берлина в Трир, 5 июля 1842 г.) Бауэр сообщал: «Я обнаружил, что цензура положила мою книгу, третий том «Синоптиков», под сукно… Такое состояние невыносимо. В отдельные минуты я от ярости почти не могу работать».

По существу Бауэр был лишен доцентуры за ряд критических трудов, написанных в отрицательно-критическом духе («Критика Евангелия от Иоанна» (Бремен, 1840) и «Критика синоптических Евангелий» (Лейпциг, 1840). Из Бонна Бауэр вернулся в Берлин. Он стал сотрудником журнала «Zeit», помощником редактора «Энциклопедии государства и права», он предполагал написать историю Римской империи, историю новой и новейшей культуры...

Переселившись  в Шарлоттенбург, Бауэр пишет множество историко-политических статей и брошюр, книг о немецком просвещении, культуре и искусстве, несколько томов посвящает Франции и России…

 

БРУНО БАУЭР И РОССИЯ

 

Особо следует сказать об отношении Бауэра к России: в брошюрах          1840 – 50-х гг. он отчаивался в будущности немецкой культуры и в лице России видел страну грядущей цивилизации. Трубы Бауэра были хорошо знакомы таким деятелям Русской Православной Церкви как Афанасий (Дроздов), ректор СпбДА с 1842 г., впоследствии архиепископ Астраханский (ск. 1876), Никанор (Бровкович) (1824 – 1890, архиепископ Херсонский) и др.

«Началась ли и в России эпоха Запада?» — спрашивал Бауэр. Уже в самом вопросе чувствуется влияние Гегеля.  Еще Гегель  утверждал, будто народами, «воплотившими» в своем «национальном духе» философские сокровища «абсолютного духа», были лишь западноевропейские: греки, римляне, немцы. Согласно Гегелю, «философия в собственном смысле начинается на Западе. Лишь на Западе восходит свобода самосознания». Что же касается философии восточных народов, то она представляет собой «мысль на стадии созерцания».

Россия никогда не была безучастной к идейному развитию Запада вообще и философскому в частности. О занятиях русских молодых ученых, совершенствовавших свои познания за границей, сообщалось, например, следующее: «Доктор философии Лужин слушал новейшую историю у проф. Раумера; философию у проф. Мишле — строгого последователя Гегеля; философию истории у проф. Ганса; естественное и всеобщее право у него же». Подобные отчеты делались систематически в русских журналах. Но распутать «клубок противоречий» немецкой философии оказалось делом нелегким. Ее основной представитель – Гегель был широко известен в России. Его «восхваляли и бранили, возводили на пьедестал и затаптывали в грязь, — пишет современный автор,— а между тем читали, изучали, переводили, издавали... Ге-гель — живое действующее лицо в жизни отечественной мысли XIX в.»

Как же понимали русские просветители немецкий духовный мир? В русских журналах писали: «Умозрительную, трансцендентальную философию» немецкая интеллигенция называет «типом своего ума», «выражением бытия» и «формой своей личности»; немцы склонны «создавать истину, а не познавать», «заменять действительность идеями, а не творить ее». На пути «согласить несогласимое» германская философия «день ото дня уединяется», а потому ей пора «в отставку» и, по милости, освободите от нее русских, которые всегда славились своим здравым смыслом».

Журнал «Отечественные записки» с 1835 г. начинает свои публикации о состоянии науки и искусства Германии, Англии и Франции. В 1839 г., в разгар борьбы старо- и младогегельянцев, он знакомит русского читателя с «проповедями христианина» Толука, которого критиковал Бауэр.

Две причины видят русские в «раздоре начал» духа на Западе. Это прежде всего Реформация в Германии, которая дала «свободу» критике библейских источников. Ко второй причине русские интеллигенты относили революцию во Франции (1789 г.), приведшую Европу к  духу революционной нетерпимости ко всему тому, что раньше считалось незыблемым.

Но не только русские просветители отстаивали особенность своего социального развития. В Германии, например, Карл Грюн писал, что его родина не должна повторять историю Франции, ибо Германия обладает наукой и философией, и они позволят ей избежать ошибок Франции. «Мы, — заключает он, — не должны сами проходить окольный путь, опыт других стран позволяет избежать его».

Россия XIX в. была охвачена просветительскими проблемами, как и страны Запада. Отсюда совсем не случайна и заинтересованность Бауэра русским во-просом. В 1852 г. после получения предложения газеты «New-York Tribune» сделать в ряде статей «обзор общих политических взаимоотношений в Европе» он обратился к новой для себя теме — теме России. И уже с весны 1852 г. до начала 1855 г. вышло десять книг и брошюр, в которых Бауэр большое место уделяет истории развития Русской Православной Церкви, культуре и политике России. Обращение к России последовало после предварительного анализа большого труда немецкого барона А. Гакстгаузена, который в свое время (40-е гг. XIX в.) по заданию прусского короля и с ведома русского царя Николая I объехал европейскую часть России для ознакомления с аграрным законодательством. (А. Гакстгаузен (1792 – 1866) – прусский чиновник, автор работ об аграрной политике Пруссии и России. Основная его работа «Исследование внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России» в 3-х ч., 1847 – 1852. Автор восхвалял в ней сельскую общину как гарант социальной стабильности).

Бауэр настолько увлекся Россией, что даже инициатива в выходе работ полностью исходила от него. Он добровольно нес все расходы, связанные с изданием своих работ. Чувствуя, что Россия представляет благодатный материал для исследования, Бауэр торопится проследить историю возникновения и развития ее культуры, просвещения и т. д.

Оказывается, что причиной «отсутствия» в германском духовном мире России послужила сама немецкая философия, точнее, ее замкнутость.

Бауэр исследовал реальные исторические взаимоотношения России с Европой, ее политические, экономические и культурные связи, которые в итоге способ-ствовали выделению России в качестве суверенного государства. При этом Бауэр не проходит мимо «русского» как исторически конкретного человека и восхищается его способностями: «русский прилагает все силы к достижению цели» в жизни; более того, он ставит ее в зависимость от «смысла исторического значения» русского народа. Такой «русский» по предприимчивости сравним только с «древним греком». И далее Бауэр обвиняет недальновидных идеологов и политиков европейских стран в том, что они не замечают того превосходства государства «русских», которое уже имеет влияние на саму Германию. В подтверждение своих слов он ссылается на «искусство» русских царей, на «шедевры» их политики в «исторических делах».

И далее следовал вопрос: каково влияние России на Запад? Бауэр, конечно, име-л в виду прежде всего Германию. «Вопрос теперь стоит о судьбе Европы», — пишет он. Ее будущее, оказывается, зависит от того, «подчинятся ли германские народы русскому влиянию подобно тому, как греческие народы подчинились римскому».

Бауэр проводит мысль о том, что старая немецкая цивилизация зависит теперь не от самой Германии и социальных законов ее развития, а от Востока, который разрушительно и отрицательно влияет на нее. Этот неутомимый исследователь и беспощадный критик старой и новой немецкой действительности, старой и новой культуры и философии предлагает немцам теперь самим ответить на вопрос, будет ли новый мир называться русским. «Русский, — продолжает он, — рассматривает западную культуру как нечто чуждое, от которого он присваивает себе лишь то, что служит его целям, власти, влиянию и господству». Свидетельство этого — преобразования Петра I, оставившего в момент смерти русский народ «наполовину втянутым в мир культуры, наполовину пребывающим в путах сил природы». Но и такой народ демонстрирует силу и могущество; он «с обликом человека и телом льва есть сфинкс». Россия стоит перед Европой и за-дает ей проблему — решить загадку будущего.

И Бауэр отдает предпочтение России в созидании будущего. Он это делает после того, как знакомится с деятельностью русских мыслителей, перенесших философию Гегеля на русскую почву. (В Московский университет гегелевская философия получила «вход в 1826г.»).

«Является ли, — спрашивает Бауэр, — случайным то, что в тот самый момент, когда духовное превосходство метафизики пришло к концу, одна нация (русская), которая с начала своего существования была чужда философии Запада, претендует на особое влияние?» И Бауэр отвечает: «Нет! Не является!»

После 1855 г. Бауэр ради обеспечения своего существования занялся журналистикой. Уволенный приват-доцент стал сотрудничать в редакции правительственной газеты «Die Zeit». С этого времени ни общественная, ни научная деятельность его особого значения не имели.

Бауэр исследовал Россию со стороны развития ее духовного мира и попытался провести сравнительный анализ двух культур: Востока и Запада. Приоритет в современном культурном развитии Бауэр отдает Западу. В чем Бауэр видит этот приоритет? Прежде всего в духовном мире. Запад — колыбель культуры. У культурной нации все формы сознания прогрессивны. Свидетельством этого является философия и религия. Но Бауэр по-своему понимает подобное преимущество. Так, он рассуждает относительно религиозной исключительности Запада: христианство нашло свое «блестящее выражение» в жизни немцев; сама их жизнь есть борьба «гордой и сильной индивидуальности с самой собой», борьба противоречий. Ничего этого в религиозной жизни русского нет. Она, по Бауэру, не знает внутреннего распада, внутренней борьбы, являя в самой себе нечто целое. А раз это так, то вся «жизненная сфера» пронизана религией: семья, община, вся страна со своей национальной столицей «матушкой Москвой».

Из этого следует, что Запад в силу развитости и противоречивости своего духовного мира исчерпал себя и дошел до неизбежной катастрофы. А Восток в ожидании своего самораскрытия, самоутверждения должен «выступить вперед», для того «чтобы сохранить порядок и спокойствие на континенте, необходимые для роста и созревания новых идей».

Бауэр показал и преимущества Востока перед Западом. Они заключаются в международном положении и значении России. Исходя из естественного («природного») положения России, ей суждено определять историческую судьбу всей цивилизованной Европы и не потому только, что Европа исчерпала себя духовно и морально, а потому, что она переживает интенсивное пробуждение масс и, как следствие этого, гибель традиционной цивилизации.

Бауэру в жизни дважды не повезло. В своей критике христианства он оказался в ловушке, устроенной Гегелем. Подобное случилось с Бауэром и в его «решении русского вопроса». Изучив точку зрения Гакстгаузена на земельную собственность, Бауэр сам стал ее пленником. Он был вынужден признать исторической силой, способной спасти старый мир от гибели, — русское крестьянство, посколь-ку оно оказалось нетронутым влиянием традиционной цивилизации. Поэтому подлинное значение России осталось для него проблемой неразгаданной.

Последние десять лет Бауэр жил отшельником в Рихдорфе. Создатель «абсолютной критики», который неистово отвергал основы христианского вероучения, выступал против Церкви, Бруно Бауэр в итоге остался пленником гегелевской философской системы, отнявшей у него все и ничего ему не давшей.  В бедности, забытый всеми, Бауэр умер в Рихдорфе 13 апреля 1882 г.